День уже клонился к вечеру. Ёсицунэ узрел толпу жалких хижин, но места, где он мог бы провести ночь, не было. Проехав несколько дальше, однако, обнаружил он достойное строение. Вид оно являло изящный и окружено было бамбуковой изгородью с калиткой из кипарисовых досок. Имелся там и искусственный пруд, по берегу которого теснились птицы; любуясь и восхищаясь отменным вкусом хозяев, вступил он во двор, приблизился к веранде и позвал:
    Прошу кого-нибудь из дома!
   Вышла служанка лет двенадцати и спросила:
   Чего изволите?
    Разве нет в этом доме кого-либо постарше тебя? Если есть, пусть выйдет, и мы поговорим.
   Служанка удалилась и доложила. По прошествии короткого времени за раздвижной перегородкой появилась изящная дама возрастом лет восемнадцати.
   Что вам угодно? осведомилась она.
    Я из столицы, сказал Ёсицунэ, и направляюсь в Восточные края навестить в Тако одного человека. Места ваши мне незнакомы, а между тем скоро стемнеет. Прошу пристанища на ночь.
   Дама на это ответила:
    Просьба ваша не затруднила бы нас, но хозяин в отлучке и вернётся лишь поздно ночью. В отличие от прочих, человек он весьма сварливый, и невозможно сказать, как он к вам отнесётся. Для вас это прискорбно, но делать нечего, придётся вам искать другой ночлег.
    Если хозяин, явившись, выкажет досаду, я тотчас удалюсь в чистое поле, где одни лишь тигры ночуют,  возразил Ёсицунэ, и дама смешалась.
   А он продолжал:
   Дайте же мне пристанище лишь на одну эту ночь. Кто я? Лишь тот постигнет меня, кто постиг и запах, и цвет.
   С этими словами он спокойно прошёл в помещение для стражи. Озадаченная дама вернулась во внутренние покои и спросила старших:
    Что же теперь делать?
    Даже те, кто однажды напились из одного ручья, связаны были в прежних рождениях, ответили ей старшие.  Ничего страшного не случилось. Только не подобает ему оставаться в помещении для стражи. Пригласи в дом и помести в малой комнате.
   Ему принесли разные сласти и поднесли сакэ, но он и не взглянул на угощение. Удаляясь в свои покои, дама ему сказала:
    Хозяин дома сего превосходит злонравием всех на свете. Ни в коем случае не попадайтесь ему на глаза. Потушите светильник, наплотно задвиньте двери и ложитесь почивать, но как только заголосят петухи, сейчас же уходите своею дорогой.
   Ёсицунэ обещал, а про себя подумал: «Каков же супруг у этой дамы, что она его так страшится? Мисасаги, я думаю, пострашнее, а усадьбу ему я спалил и пеплом развеял. Ладно, тем лучше, добрая дама оказала мне гостеприимство, и если только этот её супруг, возвратившись, напустится на неё, то для чего же у меня меч? Как раз на такой вот случай!» Он обнажил меч, сунул его под мышку и стал ждать, прикрыв лицо рукавом и притворившись спящим. И дверь он не задвинул, хоть ему было сказано, а оставил распахнутой… и светильник не погасил, хоть ему было сказано, а, напротив, вытянул повыше фитиль; и чем глуше становилась ночь, тем несносней казалось его ожидание.
   Только в час Крысы вернулся хозяин. Ёсицунэ видел, как он толчком распахнул калитку из кипарисовых досок и направился к дому. Было ему всего лет двадцать пять, поверх одежды с узором в виде опавших тростниковых листьев облегал его жёлто-зелёный шнурованный панцирь в мелкую пластину, имел он у пояса меч и опирался на огромное копьё с изогнутым лезвием. И шли за ним несколько столь же грозных молодцов; один сжимал в руках секиру с вырезом в виде кабаньего глаза, другой  боевой серп с выжженным по лезвию узором, этот алебарду с лезвием в форме листа камыша, а тот боевое коромысло или булаву с шипами. «Внушительное зрелище,  подумал Ёсицунэ, их разглядывая.  Выступают, подобно Четверым Небесным Царям. Не удивительно, что женщина так страшится. А этот молодчик, видно, не обделён отвагой!»
   Сбросив обувь и войдя в дом, хозяин узрел в малой комнате незнакомца. Глаза его широко раскрылись, некоторое время он стоял как вкопанный, уставясь на Ёсицунэ подозрительным взглядом. А тот быстро привстал, взялся за меч, спрятал его под колено и произнёс:
   Поди-ка сюда!
   «Здесь дело нечисто»,  решил хозяин. Не ответив, он с шумом задвинул двери и быстрым шагом прошёл в опочивальню супруги. «Сейчас он на неё напустится», подумал Ёсицунэ и, прижав ухо к стене, стал слушать.
    Эй, жена, жена!  затормошил хозяин спящую супругу.
   Некоторое время была тишина. Затем дама, видимо, пробудилась и отозвалась сонным голосом:
    Что такое?
    Кто это спит в малой комнате?
   Не знаю. И он нас не знает.
    Как же ты впустила в дом человека, которого не знаешь и который не знает нас? – злобно сказал хозяин, и Ёсицунэ подумал: «Вот оно, начинается».
   Дама ответила:
    Я не знаю его, и он нас не знает  это так. И хотя он жаловался, что уже темнеет, а путь ему предстоит долгий, всё же я поначалу отказала ему, ибо не знала, что скажете вы, если мы впустим его без вашего дозволения. Он сказал, что лишь тот постигнет его, кто постиг и запах, и цвет. Я смутилась и дала ему ночлег в нашем доме. Как бы там ни было, он здесь всего на одну ночь, и ничего худого не случится.
   Хозяин кивнул и спорить не стал, а сказал только:
    Эх, милая моя. И видом ты неказиста, как та самая длиннохвостая сова из Сига, и нравом настоящая деревенщина с Дикого Востока. Услыхала о тех, кому ведомы и цвета, и ароматы, и тут же размякла, впустила в дом незнакомца. Ладно, так и быть, худа от этого ждать не приходится, пусть себе ночует.
   Ёсицунэ подумал: «Сколь своевременно явили ему свою милость боги и будды! Если бы он учинил брань, получилась бы у нас большая драка». А хозяин продолжал:
   – Как ни посмотри, а господин этот не из заурядных людей. И сдаётся мне, что дня три или самое большое неделю назад он попал в какую-то переделку. А впрочем, таким отверженным, как я и он, не привыкать к бедствиям и гонениям. Пойду-ка и поднесу ему вина.
   Он тут же приказал подать всевозможные сласти, послал служанку с бутылками и, явившись вслед за супругой в малую комнату, предложил гостю выпить. Когда же Ёсицунэ наотрез отказался, хозяин сказал так:
   Пейте вино, прошу вас. Я вижу, вы чего-то опасаетесь. Конечно, мы по виду люди низкого звания, но, пока я жив, вас здесь будут охранять и защищать надёжно.  И он воззвал: Эй, кто там, ко мне!
   Вышли молодцы, подобные Четверым Небесным Царям.
   Я принимаю бесценного гостя,  объявил им хозяин. Ему угрожает опасность, а потому я приказываю никому нынче ночью не спать, всем хорошенько стоять на страже!
    Будет исполнено,  ответили они и встали на страже, то пуская гудящие стрелы, то щёлкая тетивами вхолостую.
   Сам же хозяин расположился в гостиной, раскрывши дощатые ставни и засветив два высоких светильника; снятый панцирь он положил рядом, натянул на лук тетиву и развязал пучок стрел, чтобы были наготове, а боевой меч и кинжал подсунул себе под колени; так всю ночь он не смыкал глаз, и стоило неподалёку завыть собаке или ветру зашелестеть в ветвях, как он подхватывался и ревел:
    Кто идёт? Гляди в оба! Гляди в оба!
   И Ёсицунэ думал: «Экий молодец, просто нет такого другого!»
   Когда рассвело, он собрался было в путь, но уступил уговорам хозяина и задержался. А затем получилось так, что он нечувствительно пробыл в этом доме два или три дня. Днём, когда они остались одни, хозяин обратился к нему с такими словами:
   Скажите, кто вы и какое положение занимаете в столице? Я ведь там никого не знаю и, когда бы случилось, охотно бы вас навестил. Ныне же прошу день-другой погостить у меня. Потом, ежели путь вам через земли Тосэндо, я провожу вас за Усуи и Кэнаси, а ежели направляетесь вы в земли Токайдо, то провожу до заставы Ясигара.
   «Поскольку в столицу я не собираюсь,  подумал Ёсицунэ,  навещать меня там ему толку не будет. На вид человек этот не двоедушен. Пожалуй, откроюсь ему». И он сказал:
    Мой путь лежит в край Осю. Я  младший сын императорского конюшего левой стороны Ёситомо из Симоцукэ, погибшего в мятеже Хэйдзи. Звали меня Усивака, я обучался в храме Курама, а теперь вошёл в возраст и зовусь Сама-но Куро Ёсицунэ. Я иду просить помощи у Хидэхиры из Осю. Теперь волею случая мы с тобой познакомились.
   Едва его выслушав, хозяин стремглав к нему устремился, схватил за рукав и заговорил, обливаясь слезами:
    Стыд и горе мне! Ведь ежели не спросил бы я, то как узнал бы об этом? И ежели не открылись бы вы, мы бы, наверное, так друг друга и не распознали! Ведь вы наследственный повелитель всего нашего рода! Вот я говорю, а вы недоумеваете: что я за человек? Родитель мой проживал прежде в провинции Исэ на берегу Футами. Звали его Исэ-но Канрай Ёсицура, и был он жрецом в Великих храмах Исэ. Раз он отправился на поклонение в столичный храм Киёмидзу – Чистой Влаги, и на обратном пути повстречался ему человек по имени Святой с Девятого проспекта. Этот человек не спешился перед ним для приветствия, и родитель его зарубил и выставил его голову на берегу реки Камо. За такую вину был он сослан в эти края в Нагасиму, что в провинции Кодзукэ. По прошествии времени, желая забыть родные места, он женился, да так и умер здесь непрощенным, оставив жену на седьмом месяце. Когда же я родился, эта женщина, моя мать, меня решила бросить, посчитавши, будто я бессчастный по грехам в прошлой моей жизни, из-за чего-де и лишился родителя ещё в её утробе. Но мой дядя, один из её братьев, пожалел меня, взял к себе и вырастил, а едва исполнилось мне тринадцать, стал приуготовлять меня к обряду первой мужской причёски. Тогда я спросил мою мать: «Что за человек был мой родитель?» Она же заплакала навзрыд и ответила не сразу. «Твой родитель, –

 сказала она,  происходит с берегов залива Футами в земле Исэ. К нам в Восточные земли его сослали, а звался он Исэ-но Канрай Ёсицура. У себя на родине он был взыскан высоким благоволением превосходительного конюшего левой стороны, но случилась нежданная беда, и он оказался в здешних краях. Здесь он и зачал тебя и через семь месяцев после этого скончался». Как родителя моего звали Исэ-но Канрай, так и я зовусь Исэ-но Сабуро. Как родителю моему имя было Ёсицура, так и моё имя Ёсимори.
   А между тем за эти годы мир покорился дому Тайра, почти все Минамото погибли, те же немногие, кто уцелел, были схвачены и рассеяны по разным краям. Об этом я был наслышан, но понятия не имел, где они теперь проживают, и никак не мог никого из них навестить. И вот наконец-то я вижу перед собой своего господина, о котором так тосковала душа моя. Потому ли так вышло, что связь между господином и вассалом длится три жизни, поверьте мне, это сам бодхисатва Хатиман предопределил нашу встречу!
   Так сказал хозяин, и после этого они уже откровенно беседовали о делах прошлого и о делах предстоящих.
   Хоть и поистине случайной была их встреча, но с тех пор хозяин дома верно служил Ёсицунэ. Ибо был он тот самый прославленный в веках Исэ Сабуро Ёсимори, кто без оглядки отправился с ним в край Осю; кто тенью следовал за ним, когда в четвёртом году Дзисё  Унаследованного Правления  разразилась война между Минамото и Тайра; кто снова сопровождал его в край Осю, гонимого злобою Камакурского Правителя, и кто в конце концов пал, сражённый, у ног своего господина.
   Исэ Сабуро вошёл в покои и обратился к супруге с такими словами:
   Как ты полагаешь, кто наш гость? Это наследственный повелитель всего нашего рода! Ныне я отправляюсь сопровождать его в земли Осю. Ежели я не вернусь, ищи себе нового мужа, но меня никогда не забывай.
   Женщина только заплакала. Потом она проговорила, горестно вздыхая:
    Я изнывала от тоски даже во время ваших обычных отлучек. Как же мне забыть ваш облик, если мы расстанемся навеки?
   Но что её слёзы! Как и положено отважному воину, Исэ Сабуро решений своих не менял и тут же вместе с Ёсицунэ покинул дом.
   Проезжая по землям Симоцукэ, они мельком полюбовались храмом Муро-но Ясима и поклонились великому и пресветлому божеству храма Уцуномия. Они прошли заставу Сиракава  Белая Река, вышли к долине Юкигата  Цель Пути  и вступили на поля Адати. Здесь некогда Фудзивара Санэката прозвенел тетивою лука из священного бересклета, прославившего эти места, а затем вскинул лук на плечо и в глубокой печали сложил такие стихи:

 
Крепок ли светлый лук
Из бересклета Адати?
Я слегка напряг тетиву,
Лук за плечо закинул.
Когда неискусен стрелок,
Не беда промахнуться,
А искушённой руке
Промахнуться такая обида!
 

   Далее видели они и иные знаменитые места: болота Асака, пестрящие ирисами, и гору Асака, «отражённую в мелком колодце», и селенья Синобу, где украшают ткани спутанным узором из цветов и трав, «привычным глазу на твоих одеждах». Уже на рассвете, переваливая через гору Ацукаси в уезде Датэ, они услыхали, что по дороге впереди кто-то едет.
    Надобно догнать и порасспросить,  сказал Ёсицунэ.  Эта гора наверняка знаменита в Восточных краях.
   Они нагнали, и оказалось, что это Китидзи, который тронулся в путь на девять дней раньше их, однако, по обыкновению торговцев, то и дело останавливался в разных местах, и вот теперь они догнали его.
   Китидзи при виде Ёсицунэ возликовал. Ёсицунэ, увидев Китидзи, тоже обрадовался.
    Как у вас получилось с Мисасаги?  осведомился Китидзи.
   Он обманул моё доверие,  ответил Ёсицунэ,  поэтому я спалил его дом и развеял пеплом, и вот я здесь.
   Китидзи содрогнулся, словно воочию узрев картину пожара.
   А кто этот ваш спутник?  спросил он.
    Это некто из Кодзукэ,  ответил Ёсицунэ.
    Сейчас вам спутники не нужны, возразил Китидзи. Вы призовёте их после того, как прибудете на место. Прискорбно, что жена этого человека понапрасну убивается в одиночестве. Ведь он вам понадобится, только когда наступит время для дела.
   Они поспорили, и в конце концов Исэ Сабуро был отослан домой в провинцию Кодзукэ. Там он протомился в долгом ожидании до четвёртого года Дзисё.
   А Ёсицунэ и Китидзи отправились дальше и ехали ночью и днём. Они миновали воспетую в стихах сосну в Такэнокума и переправились через поток Абукума, пересекли равнину Миягино, знаменитую зарослями кустарника хаги, с красновато-лиловыми цветами, ярко-жёлтыми цветами оминаэси, сверчками-колокольчиками, полюбовались холмом Цуцудзи, где цветут красивые азалии, после чего помолились в храме Сиогама на берегу бухты Тика. Взглянули на сосны Атака и на островок Магаки, где огоньки светлячков соперничают с рыбачьими огнями, совершили поклон в сторону развалин кельи Святого Кэмбуцу на острове Мацусима, вознесли горячие моления пресветлому божеству Мурасаки, полюбовались сосной в Анэва и прибыли наконец в храм Курихара. Там Китидзи расположил Ёсицунэ в келье настоятеля, а сам поспешил известить о нём в Хираидзуми, резиденцию Хидэхиры.